Чабан отпущения
5 октября 2013.
Житель Ставрополья Иван Орлянский не выдержал пыток и стал обвиняемым по самой «модной» статье УК - «педофилия». В суде выяснилось, что преступления не было.
04.05.2011 г. Иван Орлянский со следами пыток. Съемка произведена адвокатом Виталием Зубенко в присутствии следователя Булыгина. Фотография цензурирована редакцией по этическим соображениям.
Вот эти почти сошедшие гематомы судмедэксперт Е. Горностай описал в своей экспертизе № 100 как "багрово-синюшние кровоподтеки"
В Ставропольском краевом суде по обвинению в педофилии судят жителя села Большая Джалга, чабана Ивана Орлянского. Его обвиняют в том, что он «в неустановленные следствием день и время решил совершить акт мужеложства» со своим 11-летним племянником Максимом Орлянским.
Я обращаю особое внимание на абсурдную формулировку обвинения, рожденную следователем, расследовавшим это дело полтора года. Потому что «решил совершить преступление» и «совершил преступление» — это совершенно разные вещи. Уголовным кодексом РФ предусмотрена ответственность за преступление, которое не было доведено до конца по независящим от преступника причинам. То есть «обвинение в намерении» было бы справедливым, если бы дядю поймали с поличным при попытке совершить развратные действия с племянником.
Но обвинили Ивана Орлянского и судят за «полноценный» акт разврата. Только совершенно непонятно, когда этот самый акт произошел. Есть как минимум девять разных версий о дате и времени, но все они оказались несостоятельными из-за показаний свидетелей, сформировавших жесткое алиби Ивана Орлянского.
Следствие было поставлено в тупик: с одной стороны, есть потерпевший: воспитанник коррекционной школы-интерната, жертва развратных действий. С другой стороны, Иван Орлянский не обладает аномальной способностью одновременно находиться в двух местах.
Тут бы следствию и обратить внимание на личность самого потерпевшего — одиннадцатилетнего ребенка, у которого, по словам директора интерната, «в связи с болезнью и умственной отсталостью развито больное воображение, он склонен выдумывать факты, которые не имели место на самом деле».
Но следствие закусило удила.
В результате дело Орлянского попало в суд со второй попытки. Первое обвинительное заключение не утвердил прокурор края Юрий Турыгин. В своем постановлении он, как профессор — первокурснику юридического факультета, указал следователю по делу Ивану Булыгину: «В соответствии с требованиями УПК РФ подлежит доказыванию событие преступления (время, место и другие обстоятельства)»… И вернул дело на доследование. Но как ни пытался, следователь не смог конкретизировать ни дату, ни время преступления. Поэтому и появилась абсурдная формулировка: «Обвиняемый И. Орлянский решил совершить акт мужеложства в период с 22 по 24 апреля 2011 года».
Я понимаю, почему во второй раз краевая прокуратура все-таки утвердила слегка шизофреническое обвинительное заключение. (Об этом — чуть позже.) Но что-то мне говорит, что теперь прокуроры кусают локти. На первом же судебном заседании по этому идиотскому делу потерпевший Максим Орлянский заявил: никто его не насиловал. Кроме того, мальчик признался, что следователь и директор интерната заставили его, по сути, оговорить своего родственника.
Экспертиза — царица доказательств
Сотрудников интерната, в котором учился Максим Орлянский (сейчас он ходит в обычную школу), понять можно. Их поставили перед жесткой альтернативой: или ребенка изнасиловали дома, или — в интернате. Тут, знаете, далеко не каждый удержится от соблазна отвести от себя беду…
25 апреля прошлого года Максим вернулся из дома (мать забирала его на Пасху). Как и полагается, при возвращении в интернат мальчика осмотрел медработник, никаких телесных повреждений не обнаружил. А через день Максим начал жаловаться на боли в животе и попе. Мальчика отвезли в местную поликлинику, где его осмотрел хирург и зафиксировал «круговое прерывистое кровоизлияние на расстоянии до 2 см от центра ануса».
Будь на месте Максима абсолютно здоровый ребенок, можно было бы и забить в колокола. Но проблема в том, что с самого рождения Максим страдает серьезным хроническим заболеванием кишечника и энкопрезом. В таких случаях закон ОБЯЗЫВАЕТ проводить обследование больного ребенка с привлечением узкого специалиста (в данном случае проктолога). Потому что ни хирург, ни даже судмедэксперт не способны уверенно определить: обнаруженные у ребенка повреждения — это результат насилия или последствия собственного, врожденного заболевания.
В данном случае это правило, избавившее бы Ивана Орлянского от ложного обвинения, было нарушено самым диким способом.
Максима не осматривал проктолог. Акт обследования составил и единолично подписал судмедэксперт Евгений Горностай. Описание выявленных у мальчика повреждений, дословно повторяющее заключение хирурга, носит скудный, неполный характер. Возникают сомнения: осматривал ли вообще эксперт мальчика? Акт обследования составлен с грубейшими нарушениями федеральных законов и положений Минздрава о даче экспертных заключений. В акте не отображено состояние прямой кишки (обязательно проверяется и описывается в случаях с подозрением на насилие). Даже не упомянут факт имеющегося хронического заболевания кишечника и наличие у мальчика психического диагноза. Не проведен опрос ребенка об обстоятельствах получения травмы…
Именно этот неграмотный и незаконный акт, подписанный судмедэкспертом Горностаем, стал фундаментом уголовного дела.
…Все дела о половых преступлениях начинаются (или заканчиваются) судебно-медицинской экспертизой, которая не только доказывает факт и способ совершенного преступления, но и устанавливает временные рамки его совершения.
Как ни странно звучит, но российские законы, содержащие четкие правила проведения экспертизы, исходят из презумпции невиновности и гарантируют гражданам защиту от ложных обвинений. Если, конечно, сами эксперты соблюдают эти законы, которыми регламентирована их деятельность.
«Новая газета» много раз писала про Ставропольское бюро СМЭ, годами работающее как безнаказанный и безотказный конвейер по производству незаконных, а если точнее — «нужных» экспертиз. Совсем недавно руками экспертов Ставропольского бюро СМЭ был осужден на пять лет колонии строгого режима еще один житель Ставрополья — Александр Иванишин. Бывшая любовница обвинила его в развратных действиях по отношению к своей пятилетней дочери. Единственное доказательство (заключение судмедэксперта Маслова) было полностью дискредитировано в суде: эксперт чистосердечно признался, что даже не осматривал девочку. Тем не менее Иванишин сидит.
К сожалению, такая ситуация типична не только для Ставропольского края, который, кстати, лидирует по количеству выявленных педофилов в Северо-Кавказском федеральном округе. Но, полагаю, истинная причина высоких рейтингов кроется вовсе не в патологической концентрации извращенцев на метр ставропольской земли. Дела москвичей Владимира Макарова и Анатолия Рябова, ставропольцев Александра Иванишина и теперь вот Ивана Орлянского, а также, видимо, многих других граждан России, безосновательно обвиненных в насилии против детей, — не что иное, как последствия ажиотажной погони Следственного комитета РФ за результатами по «модной» уголовной статье. Вот только в деле Ивана Орлянского Следственный комитет высек себя очень болезненно. После прозвучавших в суде показаний «потерпевшего» Максима Орлянского, надо, по идее, возбуждать уголовное дело против самого следователя. И не только.
«Вешать таких надо, как ты, педофилов»
В материалах уголовного дела, конечно же, есть «явка с повинной», которую написал и подписал Иван Орлянский. Цитата из постановления об отказе в возбуждении уголовного дела против начальника и трех оперуполномоченных Ипатовского ОВД: «…Каких-либо незаконных методов опроса (нанесение побоев, унижения либо иных действий, умаляющих честь и достоинство гражданина и человека) не применялось… Орлянский И.И. сам изъявил желание написать явку с повинной и признаться в совершенном преступлении».
Вот заявление Ивана Орлянского на имя прокурора края Юрия Турыгина:
«27 апреля меня забрали из дома двое сотрудников полиции. Отвезли в отделение милиции. Опрашивали по поводу того, где я был с 22 по 24 апреля. Я рассказал, где находился, назвал людей, которые могут это подтвердить. Эти показания никто не записывал… Я провел ночь в Ипатовском ОВД. Ничего не ел, не пил, в туалет меня не пускали.
Утром меня вновь привели в кабинет №6 на втором этаже. Там было не менее 4 сотрудников полиции. Вновь стали допрашивать. На мои пояснения последовали грубые маты. Я замолчал. Это возмутило присутствующих. Один из полицейских со словами «вешать таких надо, как ты, педофилов» ударил меня по лицу. Звания сотрудника я не помню. Как я знаю, его фамилия Минко. Затем полицейские стали выяснять, есть ли у меня «связи». Я ответил, что нет у меня никаких «связей».
Мне угрожали, что если я не сознаюсь, то со мной в камере станут обращаться как с женщиной… Они стали меня избивать. Били по лицу, по ногам. Среди избивающих был, как я теперь знаю, Олег Бобров. Также присутствовал Владимир Казиев… В кабинет вошел сотрудник полиции. Спросил: «Кто это, педофил?» Ему кто-то ответил: «Да, он самый». Вошедший сказал: «Убивать вас, сук, надо». Он сказал, что у меня время для признания, пока он пьет чай. Кто-то сказал, что этот сотрудник был в Чечне, шутить не любит, так как он контуженный. Человек, пивший чай, подошел ко мне и ударил очень сильно кулаком в левый бок сзади. От удара я упал. Была резкая боль и онемение в области удара… Я опять попросился в туалет. Мне сказали, что пока я не признаюсь, буду испражняться в штаны, а потом убирать за собой руками. Начальник стал у меня спрашивать, «думаю ли я колоться». Я ему подробно рассказал, где я был 22-24 апреля.
На это он сказал , чтобы продолжали работу. Минко предложил присутствующим вставить мне в задний проход горлышко пластиковой бутылки из-под минеральной воды. Эта бутылка была в шкафу. Минко ее достал. Меня нагнули Бобров и еще один сотрудник. Минко снял с меня трико и трусы до колен. До этого он поставил на стол видеокамеру, направив объектив в мою сторону. Он стал говорить, что бутылку мне вставят в задницу, а видеоролик поместят в интернет. Я сопротивлялся очень сильно.
Минко удалось только приставить горлышко бутылки к моему заднему проходу. В это время вошел начальник, спросил: «Что, не колется?» Затем со словами «не таких ломали» нанес мне сильный дар в область гениталий. Приказал продолжать и ушел. Меня вновь нагнули на стол вперед. Я понял, что на этот раз не смогу сопротивляться. Я сказал, что подпишу все, что от меня требуют. Они прекратили меня истязать…»
Находчивый эксперт
Факт пыток в уголовном деле Ивана Орлянского установлен железно. 4 мая во время допроса обвиняемый в присутствии своего адвоката Зубенко заявил следователю Булыгину об издевательствах ментов. Следователь отреагировал весьма скептически. Тогда адвокат Виталий Зубенко предложил своему подзащитному раздеться. Иван снял штаны, продемонстрировав весьма заметные, желто-зеленые гематомы на ногах. Следователь растерялся. Адвокат Зубенко успел сфотографировать синяки и потребовал проведения экспертизы.
…В кабинет следователя вошел… судмедэксперт Горностай. Тот самый Горностай, который 28 апреля подписал акт исследования об изнасиловании Максима Орлянского, а 29 апреля подписал экспертное заключение №98 о полном отсутствии телесных повреждений на теле задержанного Орлянского.
Это было поистине гоголевское молчание. Следователь Булыгин смотрел на эксперта Горностая. Оба они, видимо, усиленно думали. И знаете, они нашли выход из этого сложного положения! Эксперт Горностай прикинулся дальтоником: в своей экспертизе №100 он превратил желто-зеленые синяки в свежие багровые кровоподтеки, давность возникновения которых — «не более 3 суток». Получилось, что сотрудники Ипатовского ОВД не могли избить Ивана Орлянского 28 апреля, потому как синяки появились только 1 мая. Никак не раньше. А чтобы фокус-покус полностью удался, следователь Булыгин отказался приобщать к делу фотографии синяков, сделанные адвокатом Зубенко. Адвокат уже полтора года пытается заставить сотрудников СК РФ изъять у него эти самые фотографии, чтобы опровергнуть экспертизу №100. Пока что не удалось.
Безнадежный постскриптум
Краевая прокуратура все-таки утвердила обвинительное заключение по делу Ивана Орлянского. Дело ушло в суд и, по сути, развалилось на первом же судебном заседании. Прокуратура вынуждена была закрыть глаза на грубейшие нарушения УПК РФ по одной простой причине: в семи томах, высосанных из пальца, скрыто настоящее, особо тяжкое преступление. Только совершил его не жалкий чабан без «связей», а ставропольские следовали, ставропольские эксперты и ставропольские менты.
Ивану Орлянскому за преступление, которого не было, грозит от 12 до 20 лет колонии строгого режима. Благодаря благим законодательным инициативам Госдумы педофилы наконец-то приравнены к убийцам и террористам. В нормальной стране с нормальной правоохранительной системой такое ужесточение законов было бы оправданно.
Но кто сидит в России? И кто — сажает?
04.05.2011 г. Иван Орлянский со следами пыток. Съемка произведена адвокатом Виталием Зубенко в присутствии следователя Булыгина. Фотография цензурирована редакцией по этическим соображениям.
Вот эти почти сошедшие гематомы судмедэксперт Е. Горностай описал в своей экспертизе № 100 как "багрово-синюшние кровоподтеки"
В Ставропольском краевом суде по обвинению в педофилии судят жителя села Большая Джалга, чабана Ивана Орлянского. Его обвиняют в том, что он «в неустановленные следствием день и время решил совершить акт мужеложства» со своим 11-летним племянником Максимом Орлянским.
Я обращаю особое внимание на абсурдную формулировку обвинения, рожденную следователем, расследовавшим это дело полтора года. Потому что «решил совершить преступление» и «совершил преступление» — это совершенно разные вещи. Уголовным кодексом РФ предусмотрена ответственность за преступление, которое не было доведено до конца по независящим от преступника причинам. То есть «обвинение в намерении» было бы справедливым, если бы дядю поймали с поличным при попытке совершить развратные действия с племянником.
Но обвинили Ивана Орлянского и судят за «полноценный» акт разврата. Только совершенно непонятно, когда этот самый акт произошел. Есть как минимум девять разных версий о дате и времени, но все они оказались несостоятельными из-за показаний свидетелей, сформировавших жесткое алиби Ивана Орлянского.
Следствие было поставлено в тупик: с одной стороны, есть потерпевший: воспитанник коррекционной школы-интерната, жертва развратных действий. С другой стороны, Иван Орлянский не обладает аномальной способностью одновременно находиться в двух местах.
Тут бы следствию и обратить внимание на личность самого потерпевшего — одиннадцатилетнего ребенка, у которого, по словам директора интерната, «в связи с болезнью и умственной отсталостью развито больное воображение, он склонен выдумывать факты, которые не имели место на самом деле».
Но следствие закусило удила.
В результате дело Орлянского попало в суд со второй попытки. Первое обвинительное заключение не утвердил прокурор края Юрий Турыгин. В своем постановлении он, как профессор — первокурснику юридического факультета, указал следователю по делу Ивану Булыгину: «В соответствии с требованиями УПК РФ подлежит доказыванию событие преступления (время, место и другие обстоятельства)»… И вернул дело на доследование. Но как ни пытался, следователь не смог конкретизировать ни дату, ни время преступления. Поэтому и появилась абсурдная формулировка: «Обвиняемый И. Орлянский решил совершить акт мужеложства в период с 22 по 24 апреля 2011 года».
Я понимаю, почему во второй раз краевая прокуратура все-таки утвердила слегка шизофреническое обвинительное заключение. (Об этом — чуть позже.) Но что-то мне говорит, что теперь прокуроры кусают локти. На первом же судебном заседании по этому идиотскому делу потерпевший Максим Орлянский заявил: никто его не насиловал. Кроме того, мальчик признался, что следователь и директор интерната заставили его, по сути, оговорить своего родственника.
Экспертиза — царица доказательств
Сотрудников интерната, в котором учился Максим Орлянский (сейчас он ходит в обычную школу), понять можно. Их поставили перед жесткой альтернативой: или ребенка изнасиловали дома, или — в интернате. Тут, знаете, далеко не каждый удержится от соблазна отвести от себя беду…
25 апреля прошлого года Максим вернулся из дома (мать забирала его на Пасху). Как и полагается, при возвращении в интернат мальчика осмотрел медработник, никаких телесных повреждений не обнаружил. А через день Максим начал жаловаться на боли в животе и попе. Мальчика отвезли в местную поликлинику, где его осмотрел хирург и зафиксировал «круговое прерывистое кровоизлияние на расстоянии до 2 см от центра ануса».
Будь на месте Максима абсолютно здоровый ребенок, можно было бы и забить в колокола. Но проблема в том, что с самого рождения Максим страдает серьезным хроническим заболеванием кишечника и энкопрезом. В таких случаях закон ОБЯЗЫВАЕТ проводить обследование больного ребенка с привлечением узкого специалиста (в данном случае проктолога). Потому что ни хирург, ни даже судмедэксперт не способны уверенно определить: обнаруженные у ребенка повреждения — это результат насилия или последствия собственного, врожденного заболевания.
В данном случае это правило, избавившее бы Ивана Орлянского от ложного обвинения, было нарушено самым диким способом.
Максима не осматривал проктолог. Акт обследования составил и единолично подписал судмедэксперт Евгений Горностай. Описание выявленных у мальчика повреждений, дословно повторяющее заключение хирурга, носит скудный, неполный характер. Возникают сомнения: осматривал ли вообще эксперт мальчика? Акт обследования составлен с грубейшими нарушениями федеральных законов и положений Минздрава о даче экспертных заключений. В акте не отображено состояние прямой кишки (обязательно проверяется и описывается в случаях с подозрением на насилие). Даже не упомянут факт имеющегося хронического заболевания кишечника и наличие у мальчика психического диагноза. Не проведен опрос ребенка об обстоятельствах получения травмы…
Именно этот неграмотный и незаконный акт, подписанный судмедэкспертом Горностаем, стал фундаментом уголовного дела.
…Все дела о половых преступлениях начинаются (или заканчиваются) судебно-медицинской экспертизой, которая не только доказывает факт и способ совершенного преступления, но и устанавливает временные рамки его совершения.
Как ни странно звучит, но российские законы, содержащие четкие правила проведения экспертизы, исходят из презумпции невиновности и гарантируют гражданам защиту от ложных обвинений. Если, конечно, сами эксперты соблюдают эти законы, которыми регламентирована их деятельность.
«Новая газета» много раз писала про Ставропольское бюро СМЭ, годами работающее как безнаказанный и безотказный конвейер по производству незаконных, а если точнее — «нужных» экспертиз. Совсем недавно руками экспертов Ставропольского бюро СМЭ был осужден на пять лет колонии строгого режима еще один житель Ставрополья — Александр Иванишин. Бывшая любовница обвинила его в развратных действиях по отношению к своей пятилетней дочери. Единственное доказательство (заключение судмедэксперта Маслова) было полностью дискредитировано в суде: эксперт чистосердечно признался, что даже не осматривал девочку. Тем не менее Иванишин сидит.
К сожалению, такая ситуация типична не только для Ставропольского края, который, кстати, лидирует по количеству выявленных педофилов в Северо-Кавказском федеральном округе. Но, полагаю, истинная причина высоких рейтингов кроется вовсе не в патологической концентрации извращенцев на метр ставропольской земли. Дела москвичей Владимира Макарова и Анатолия Рябова, ставропольцев Александра Иванишина и теперь вот Ивана Орлянского, а также, видимо, многих других граждан России, безосновательно обвиненных в насилии против детей, — не что иное, как последствия ажиотажной погони Следственного комитета РФ за результатами по «модной» уголовной статье. Вот только в деле Ивана Орлянского Следственный комитет высек себя очень болезненно. После прозвучавших в суде показаний «потерпевшего» Максима Орлянского, надо, по идее, возбуждать уголовное дело против самого следователя. И не только.
«Вешать таких надо, как ты, педофилов»
В материалах уголовного дела, конечно же, есть «явка с повинной», которую написал и подписал Иван Орлянский. Цитата из постановления об отказе в возбуждении уголовного дела против начальника и трех оперуполномоченных Ипатовского ОВД: «…Каких-либо незаконных методов опроса (нанесение побоев, унижения либо иных действий, умаляющих честь и достоинство гражданина и человека) не применялось… Орлянский И.И. сам изъявил желание написать явку с повинной и признаться в совершенном преступлении».
Вот заявление Ивана Орлянского на имя прокурора края Юрия Турыгина:
«27 апреля меня забрали из дома двое сотрудников полиции. Отвезли в отделение милиции. Опрашивали по поводу того, где я был с 22 по 24 апреля. Я рассказал, где находился, назвал людей, которые могут это подтвердить. Эти показания никто не записывал… Я провел ночь в Ипатовском ОВД. Ничего не ел, не пил, в туалет меня не пускали.
Утром меня вновь привели в кабинет №6 на втором этаже. Там было не менее 4 сотрудников полиции. Вновь стали допрашивать. На мои пояснения последовали грубые маты. Я замолчал. Это возмутило присутствующих. Один из полицейских со словами «вешать таких надо, как ты, педофилов» ударил меня по лицу. Звания сотрудника я не помню. Как я знаю, его фамилия Минко. Затем полицейские стали выяснять, есть ли у меня «связи». Я ответил, что нет у меня никаких «связей».
Мне угрожали, что если я не сознаюсь, то со мной в камере станут обращаться как с женщиной… Они стали меня избивать. Били по лицу, по ногам. Среди избивающих был, как я теперь знаю, Олег Бобров. Также присутствовал Владимир Казиев… В кабинет вошел сотрудник полиции. Спросил: «Кто это, педофил?» Ему кто-то ответил: «Да, он самый». Вошедший сказал: «Убивать вас, сук, надо». Он сказал, что у меня время для признания, пока он пьет чай. Кто-то сказал, что этот сотрудник был в Чечне, шутить не любит, так как он контуженный. Человек, пивший чай, подошел ко мне и ударил очень сильно кулаком в левый бок сзади. От удара я упал. Была резкая боль и онемение в области удара… Я опять попросился в туалет. Мне сказали, что пока я не признаюсь, буду испражняться в штаны, а потом убирать за собой руками. Начальник стал у меня спрашивать, «думаю ли я колоться». Я ему подробно рассказал, где я был 22-24 апреля.
На это он сказал , чтобы продолжали работу. Минко предложил присутствующим вставить мне в задний проход горлышко пластиковой бутылки из-под минеральной воды. Эта бутылка была в шкафу. Минко ее достал. Меня нагнули Бобров и еще один сотрудник. Минко снял с меня трико и трусы до колен. До этого он поставил на стол видеокамеру, направив объектив в мою сторону. Он стал говорить, что бутылку мне вставят в задницу, а видеоролик поместят в интернет. Я сопротивлялся очень сильно.
Минко удалось только приставить горлышко бутылки к моему заднему проходу. В это время вошел начальник, спросил: «Что, не колется?» Затем со словами «не таких ломали» нанес мне сильный дар в область гениталий. Приказал продолжать и ушел. Меня вновь нагнули на стол вперед. Я понял, что на этот раз не смогу сопротивляться. Я сказал, что подпишу все, что от меня требуют. Они прекратили меня истязать…»
Находчивый эксперт
Факт пыток в уголовном деле Ивана Орлянского установлен железно. 4 мая во время допроса обвиняемый в присутствии своего адвоката Зубенко заявил следователю Булыгину об издевательствах ментов. Следователь отреагировал весьма скептически. Тогда адвокат Виталий Зубенко предложил своему подзащитному раздеться. Иван снял штаны, продемонстрировав весьма заметные, желто-зеленые гематомы на ногах. Следователь растерялся. Адвокат Зубенко успел сфотографировать синяки и потребовал проведения экспертизы.
…В кабинет следователя вошел… судмедэксперт Горностай. Тот самый Горностай, который 28 апреля подписал акт исследования об изнасиловании Максима Орлянского, а 29 апреля подписал экспертное заключение №98 о полном отсутствии телесных повреждений на теле задержанного Орлянского.
Это было поистине гоголевское молчание. Следователь Булыгин смотрел на эксперта Горностая. Оба они, видимо, усиленно думали. И знаете, они нашли выход из этого сложного положения! Эксперт Горностай прикинулся дальтоником: в своей экспертизе №100 он превратил желто-зеленые синяки в свежие багровые кровоподтеки, давность возникновения которых — «не более 3 суток». Получилось, что сотрудники Ипатовского ОВД не могли избить Ивана Орлянского 28 апреля, потому как синяки появились только 1 мая. Никак не раньше. А чтобы фокус-покус полностью удался, следователь Булыгин отказался приобщать к делу фотографии синяков, сделанные адвокатом Зубенко. Адвокат уже полтора года пытается заставить сотрудников СК РФ изъять у него эти самые фотографии, чтобы опровергнуть экспертизу №100. Пока что не удалось.
Безнадежный постскриптум
Краевая прокуратура все-таки утвердила обвинительное заключение по делу Ивана Орлянского. Дело ушло в суд и, по сути, развалилось на первом же судебном заседании. Прокуратура вынуждена была закрыть глаза на грубейшие нарушения УПК РФ по одной простой причине: в семи томах, высосанных из пальца, скрыто настоящее, особо тяжкое преступление. Только совершил его не жалкий чабан без «связей», а ставропольские следовали, ставропольские эксперты и ставропольские менты.
Ивану Орлянскому за преступление, которого не было, грозит от 12 до 20 лет колонии строгого режима. Благодаря благим законодательным инициативам Госдумы педофилы наконец-то приравнены к убийцам и террористам. В нормальной стране с нормальной правоохранительной системой такое ужесточение законов было бы оправданно.
Но кто сидит в России? И кто — сажает?
ИСТОЧНИК novayagazeta
Вернуться назад